7.2. Описание случаев
Случай 1
Пациент В.Н., 47 лет, получил травму позвоночника в результате падения с высоты (ПСМТ, компрессионно-оскольчатый перелом Т4-Т6 позвонков с ушибом и сдавлением спинного мозга, поздний период, нижний умеренно выраженный спастический парапарез, нарушение тазовых функций по типу задержки). 4.11.2006 г., был доставлен в БСМП, а через 10 дней переведен в нейрохирургический стационар. Травма была сочетанной, у пациента развился пневмоторакс, и поэтому операция по поводу компрессионно-оскольчатого перелома Т4-Т6 позвонков была произведена только в феврале 2007 года.
Первая встреча с В.Н. произошла в конце мая 2008 г. К этому времени ему были проведены уже три операции и два курса восстановительного лечения. За это время произошли заметные изменения в его физическом состоянии (с момента травмы, когда, по его словам, он «лежал, в потолок смотрел, иногда переворачивали»). Сам же пациент считал, что «ничего не изменилось» и «все затянулось, никаких сдвигов». Больные с травмой спинного мозга часто не замечают реальных изменений в своем состоянии и, в связи с этим, низко оценивают результаты восстановительного лечения. Установка «Все или ничего» (когда субъективным критерием успешности восстановительного лечения становится не просто «ходьба», а возможность «ходить, как раньше») препятствует реалистической оценке результатов восстановительного лечения, и В.Н. был в этом смысле особенно «трудным» пациентом.
Из предварительной беседы с его лечащим врачом мы уже знали, что после двух предыдущих реабилитаций в реабилитационном стационаре В.Н. запомнился и врачам, и инструкторам, и медицинскому персоналу постоянными разговорами и бесконечными жалобами на то, что «ничего не изменилось, все плохо». При этом им совсем не замечались и не отмечались положительные сдвиги в физическом и соматическом состоянии. У медицинского персонала такое поведение пациента вызывало раздражение, чувство собственного бессилия, у них буквально «опускались руки от невозможности что-либо изменить». Следствием этого становилось нежелание работать именно с этим больным, побуждать его к активности.
Тогда же, после первой встречи, стало ясно, что кроме установки «Все или ничего» («самое главное — встать на ноги и ходишь...») и недостаточного осознавания динамики восстановления функций, у В.Н. существуют еще и другие барьеры, препятствующие активному участию в восстановительном лечении, а именно:
1. Трудности в постановке ближайших и промежуточных целей в восстановлении физических функций.
— На какой срок вы сюда поступили? Чему хочется научиться за то время, что вы будете находиться здесь?
— Не знаю. Врач, наверно, скажет. Я забыл. Врачам лучше известно, что делать нужно.
2. Непринятие имеющихся ограничений.
Долгое время В.Н. не признавал свою травму серьезной, игнорировал свои реальные физические ограничения, верил в полное выздоровление («думал, операцию сделают — пойду, не думал, что до такой степени»).
Из беседы с пациентом:
— Я решил, что травма у меня серьезная...
— Когда вы это решили?
— Через полтора года после травмы. Сейчас думаю, что серьезная у меня травма...Это серьезная травма, хоть я не признаю ее серьезной, не думал о последствиях, не думал, что травма серьезная... Если бы сразу сказали, что буду почти два года лежать, не поверил бы. Не говорили врачи, что это серьезно... Сказали, что надо убрать защемление, и вес пройдет...
— А сейчас вериге, что серьезная травма?
— Верю, но не очень, я легко перенес (объективно — за полтора года после травмы больной перенес три операции). Полгода мечтал — вечером лег, а утром проснулся и... все восстановилось. Восстановление должно быть — оппа! И все!
3. Трудности в поиске и выборе средств, необходимых для эффективного восстановительного лечения.
В беседе с пациентом выявляется противоречивое отношение к использованию дома доступных тренажеров, пациент делает взаимоисключающие высказывания:
— Тренажеров у меня нет.
— А они вам нужны?
— Нужны или не нужны, надо покупать. Вот выписали ходунки, до сих пор никак, не привезут...
— Кого-то можно попросить, чтобы вам привезли? А ведь везут уже полгода...
— А что просить? Сами привезут...
Или:
— Мне что, покупать снаряды? Не нужны мне эти велосипеды! Чтобы спастика прошла, нужно приезжать сюда и лечиться!.. Не тренажеры помотают, а время! Так пройдет! Немножко подожду...
4. Низкая самооценка и убеждение в своей неполноценности.
— А сейчас я что могу делать? Нет никаких возможностей работать.
5. Зависимость и коптрзависимость.
Для В.Н. свойственно было не просить о помощи в действиях, которые он в определенный момент восстановительного лечения не мог выполнять самостоятельно (контрзависимость). Из-за этого он несколько раз падал и в результате у него появился страх, что если будет заниматься, то обязательно упадет и что-то повредит. Например, он «сам решил встать, без всякой помощи — упал вниз, и все!» на следующий же день после первой операции. Или после второй операции «стал учиться присаживаться на кровати, когда никого рядом не было, и упал». На мой вопрос: «А что, обязательно учиться, когда рядом никого нет, ведь могут самые неприятные последствия от такой самостоятельности?», он абсолютно искренне ответил: «Так кровать не больно высокая, ничего не случится, если упаду». Между тем, его падения не всегда заканчивались обычными ушибами, были и переломы. Появившийся страх упасть во время занятий стал во многом сдерживать восстановление функций («Сознание мешает — не могу встать и пойти, боюсь, что упаду», «Дома ничем не занимался, лежал и ползал, боялся, ...с врачами не консультировался»). Нам понадобилось достаточно много времени, чтобы В.Н. смог понять, что падал он не столько из-за недостатка своих физических возможностей, сколько из-за непризнания необходимости в помощи инструкторов по лечебной физкультуре, или необходимости во врачебной консультации в определенные моменты восстановительного лечения, а также от неумения эту помощь просить.
6. Недостаточная поисковая активность (у пациента есть возможность позвонить и проконсультироваться с лечащим врачем И.Б.).
— Мне сказали больше ходить и заниматься физкультурой, упражнения делать..
— Вы делали упражнения, которые вам рекомендовали делать?
— Делал... Пришел к выводу, что организмы у всех разные, не подходят мне упражнения, которые мне сказали делать..
— А вы узнавали что-нибудь еще, какие упражнения можно именно для вашего организма?
— Постоянно сам не ищу. Приходят друзья, знакомые, они что-то говорят...
— В Интернете ищете информацию? У вас есть компьютер, выход в Интернет?
— Есть Интернет. Нет, не ищу, телевизор смотрю. Я сам не разберусь, может быть, хуже наделаю...
При наличии перечисленных психологических проблем были у В.Н. и психологические и социальные ресурсы, которые могли помочь В.Н. изменить свое отношение к травме и восстановительному лечению. Так, после травмы В.Н. не ограничил себя в общении с другими людьми, с близкими и друзьями, как это часто бывает с молодыми пациентами, у когорых мало опыта установления отношений с другими людьми. У В. Н. имелись:
1) родственники и друзья, способные оказывать необходимую ему ежедневную помощь;
2) достаточного размера жилая площадь, необходимая для установки тренажеров;
3) необходимая для эффективного лечения инфраструктура (проживание в городе, наличие врачей-консультантов, возможность пользоваться Интернетом);
4) высшее образование и возможность переобучения по профессии, не требующей активного передвижения.
В связи с травмой, В.Н. «уволили со службы, дали выходное пособие, плюс назначили военную пенсию». Этих денег хватало на более-менее достойное проживание, но точно не хватало на оплату лечения и приобретение необходимых тренажеров и лекарств. Другое дело, что, имея высшее юридическое образование и помогая студентам «решать задачки» («все, что связано с юриспруденцией»), он пока даже не задумывался о том, что «решение задачек для студентов» может стать его работой, способом заработка, необходимого для оплаты лечения. Проживая вместе с женой и двумя взрослыми детьми (24-х и 18-ти лет), которые могли бы ему помочь тренироваться и дома, он рассматривал помощь с их стороны только с бытовой стороны, совсем «не нуждаясь» в другой помощи:
— А дома вам нужна чья-либо помощь?
— Один я не смогу жить...
— У вас жена и двое детей. Какая конкретно их помощь вам нужна?
— Поесть подать. Могут помочь что-то достать, могут еду разогреть, налить, чайник поставить.
— А во время занятий, когда вы делаете физические упражнения, учитесь ходить и т.д., вам нужна их помощь?
— Занятия я сам...
То же самое было и с друзьями — друзья приходили к нему домой, общение с ними продолжалось. В.Н. мог попросить друзей отвезти его «в больницу, на рыбалку или в деревню», но при этом приводил в оправдание множество уважительных причин, почему друзья, имеющие машины, «не смогут привезти из соцзащиты ходунки», которые он уже «ждет полгода, а их соцзащиты все не везут и не везут».
Из беседы с пациентом:
— Да ладно. Не привезут, и ладно.
— Все-таки ходунки вам не нужны, вы думаете?
— Без них обойдусь.
— У нас, таким образом, получается — привезут, хорошо (ведь ждете все-таки), а не привезут — без них обойдетесь...
— Может, я и так пойду... Я не настаиваю... На балконе сам стою..
— Вы всегда так — не настаиваете, даже если вам что-то действительно нужно?
— Обхожусь же без них. Стараюсь так пойти... Сейчас весна, деревня началась. На рыбалку ездил...
— Кто возил вас на рыбалку?..
— Знакомый.
— А знакомого можно попросить привезти ходунки?
— Надо ехать в другой город получать ходунки, привезти их сюда со склада ...Сложно это, не хочу...
— При этом вы хотите быстрее встать.
— Я и так встану...
Как видно из стенограммы, не все имеющиеся психологические и социальные ресурсы использовались В.Н. для более эффективного восстановительного лечения. Нашей задачей было помочь В.Н. увидеть их, а также начать активно использовать в отношении дальнейшего восстановления физических функций и желаемого социального положения.
Психологические и социальные проблемы, выявленные нами у В.Н. в процессе первой, ознакомительной, беседы и на последующих встречах, отражали разные стороны установки «Все или ничего» и были тесно связаны друг с другом. Не признавая реальные последствия травмы, В.Н., как и многие пациенты с травмой спинного мозга, жил ожиданиями того, что все «само пройдет». Из этого «логически вытекало», что ему не нужны тренажеры, не нужны собственные усилия для реабилитации, не нужна информация о восстановительном лечении, так же, как не нужна реальная помощь других людей. Живя ожиданиями и мечтами о том, что скоро все будет «как раньше», нужно только «еще подождать», он каждый день сталкивался с разочарованием, что «чудо» так и не происходит, не замечая или обесценивая те реальные изменения, которые уже произошли в его физическом состоянии с момента травмы.
В случае с В.Н. было особенно хороню заметно, как недостаточное осознавание динамики восстановительного процесса, т.е. субъективная оценка результатов предыдущего этапа реабилитации, влияет на постановку реалистических целей восстановительного лечения. В таком стремлении к достижению глобальной цели «ходить, как раньше», которое влекло за собой постоянное чувство неудовлетворенности от «отсутствия результатов» восстановительного лечения и ощущения отсутствия динамики восстановления функций, В.Н. было особенно трудно поставить самостоятельно или следовать поставленным врачами промежуточным целям восстановительного лечения.
Без чувства удовлетворения от достигнутого в данный момент, невозможно, или очень трудно, двигаться дальше, хотеть что-то делать или к чему-то стремиться. «Само пройдет» и «Врачи скажут» отражали нереалистическую и в целом пассивную позицию пациента в отношении восстановительного процесса.
Ко времени поступления В.Н. на курс восстановительного лечения нами уже была разработана стратегия «Линия изменений», целью которой была помощь пациентам в переживании спинальной травмы и ее последствий, а также осознавание событий и динамики изменения своего состояния на протяжении всего периода восстановительного лечения. В.Н. был самым первым пациентом, в работе с которым мы использовали данную стратегию психотерапевтической работы.
Ранее, в беседах с другими пациентами мы обратили внимание на то, что период времени после спинальной травмы в их восприятии оказывается периодом, когда в их жизни как бы ничего не происходит, им очень трудно вспомнить последовательно события, происшедшие в их жизни с момента травмы. Период между травмой и желаемым событием «ходьба на своих ногах» не переживается таким пациентом как «время собственной жизни», «выпадая» из его жизненного пути.
Мы попросили В.Н. к следующей нашей встрече не просто хронологически описать время с момента травмы до настоящего момента, но и подробно написать, какие события[2] произошли в его жизни, какие конкретные изменения в его физическом состоянии произошли за это время. Пациенту объяснили, что имеются в виду, не только глобальные события, но и те, которые он просто может вспомнить и записать.
На первой встрече с психологом В.Н. очень долго и подробно, а также с самыми мельчайшими подробностями описывал саму травму. Казалось, что он навсегда «застрял» в этом событии и может рассказывать о нем бесконечно. А вот последующие почти два года его жизни «заняли» всего полтора листа. Основное содержание заключалось в перечислении дат, когда были проведены операции, которые по каким-либо причинам «не дали никаких результатов», и в перечислении времени, когда В.Н. находился па реабилитации в НИИТО, но «месяц лечения и реабилитация ничего не дали» и «сдвига к улучшению не наблюдалось». И, как итог, характерное для данного пациента противоречивое высказывание: «В целом, выздоровление, даже при большом лечении, идет медленно, плохо, но движется к финишу — ходьбе самостоятельно».
Основной задачей в психотерапевтической работе с В.Н. было пошаговое восстановление событий восстановительного лечения и событий жизненного пути, относящиеся к периоду со времени травмы, что помогло бы ему воспринимать и рассматривать свою жизнь после травмы как целостный и непрерывный процесс, в котором за это время произошли определенные события. Под событиями реабилитации имелись в виду любые объективные изменения физического состояния пациента, достаточно выраженные для различения самим пациентом. Отслеживать последовательность событий и динамику восстановительного процесса пациенту помогало фокусирование его внимания на конкретных лечебных событиях — поступлении в стационар, выписке, операциях, беседах с врачом, различных процедурах в процессе лечения, новых значимых навыках и изменениях и физическом состоянии:
— Когда вы смогли обходиться без посторонней помощи, обслуживать себя самостоятельно?
— С самого начала.
— Что, с ноября 2006 г.?
— Не знаю...
— Давайте вспоминать. После первой операции вы уже обходились без посторонней помощи? Когда вы смогли лечь в стационар без жены, один?
— (смеется) Нет, после первой операции не мог без посторонней помощи, со мной тогда всегда жена была. Я только в мае, в 2007 году лег один, без жены, в стационар на реабилитацию.
— Это уже после второй операции?
— Да, только я тогда, после второй операции в марте, мог только частично себя обслуживать. Выписали меня в апреле. Дома научился пересаживаться с коляски на диван, и обратно, переодеваться, в туалет сам, в больнице еще не мог. Этому я уже дома научился, с апреля. Значит, с апреля 2007 г. — смог себя обслуживать, поэтому в мае уже один лег в больницу.
Движение от события к событию побуждало В.Н. к осознаванию динамики восстановления функций (результат — это то, что конкретно достигнуто). Нам было важно, чтобы у пациента появилась возможность следовать целям восстановительного лечения, поставленным в стационаре и при выписке, исходя из своего реального физического состояния в данный момент времени. Пока же этой очень важной способности — самому ставить цели и следовать целям, поставленным врачами, у В. Н. не было, и это он подтвердил нам во время наших бесед:
— При выписке из больницы (после второй операции), что сказали врачи — как вам нужно было заниматься дома?
— Сказали ходить в ортезах, заниматься физически (для этого приобрести тренажеры), пить таблетки от спастики.
— Что из этого вы делали дома?
— Таблетки пить не стал, толку от них нет, не помогают они.
— Вы пробовали их пить?
— Нет, чтобы их получить, нужно оформлять, чуть ли не у министра подписывать, не нужны они мне.
В процессе нашей работы с В.Н. становилось понятным, что главной причиной того, что «ничего не помогает», было нежелание В.Н. занимать активную позицию в отношении восстановительного процесса (внешняя атрибуция ответственности), его ожидания, что «само пройдет», надежда на чудесные действия врачей, на возможности стационарного лечения («Только здесь можно вылечить, здесь целый комплекс!»). Эта проблема не один раз становилась темой бесед с пациентом.
— Как занимались дома? Какие тренажеры приобрели?
— Никакие. Я стал заниматься не так, как врачи сказали, я ползать дома стал, никакие тренажеры не нужны... Не тренажеры помогают, а время...
— Т.е., вы не стали заниматься, как сказали врачи? А ведь это нужно было еще и для того, чтобы закрепить то, чему вы научились здесь, занимаясь на тренажерах, принимая лекарства, чтобы научиться еще большему...
— Для того чтобы встать, нужно закреплять, чему научился? Вы что?... Не буду...
Достигнуть желаемых результатов в работе с В.Н. мы могли только при совместном участии в ней лечащего врача и инструкторов по лечебной физкультуре. По договоренности, инструктора по лечебной физкультуре вместе с В.Н. в конце занятий фиксировали изменения, появившиеся у пациента по сравнению с предыдущим днем. Это могли быть новые навыки, увеличение физической активности и т.п. Во время наших встреч мы обсуждали появившиеся изменения, а в конце каждой недели подводили итоги за прошедшую неделю. Задачей лечащего врача также была поддержка осознавания изменений физического состояния пациента. Его интервенции были направлены на то, чтобы пациент не просто замечал новые приобретенные навыки, но и понимал, с помощью каких дополнительных средств (тренажеров, аппаратов, упражнений) эти навыки были достигнуты, как именно новые навыки меняют «качество жизни» пациента. Кроме того, его задачей было содействие в постановке целей на следующую неделю реабилитационного курса (а при выписке — целей на домашнюю реабилитацию).
Работу с В.Н. очень сильно затрудняла его склонность к обесцениванию достигнутых результатов, рождающая у персонала чувство беспомощности и раздражение в его адрес. Нередко, к концу нашей очередной встречи пациент был в состоянии вполне осознанно говорить о своих реальных изменениях и достижениях, замечать динамику, но следующая встреча опять начиналась с того, что «ничего не меняется», как будто бы и не было предыдущей беседы, на которой он уже замечал свои изменения. Предыдущие достижения обесценивались им почти сразу после того, как достигались и замечались. Тем не менее, наступил и тот день, когда В.Н. радостно-возбужденно сообщил нам о достигнутом результате:
— Я вчера сам встал около кровати! Здесь! Научился!
Постепенно мы вместе с В.Н. (обычно пациенты делают это самостоятельно, а пациенты до 18 лет вместе с психологом), смогли начертить «Линию изменений» в его состоянии, начиная с ноября 2006 г., когда он «лежал, в потолок смотрел, иногда переворачивали» до июня 2008 г. — времени данной госпитализации. Работа была кропотливой и медленной, она приносила свои результаты лишь постепенно. В.Н. смог вспомнить и зафиксировать на «Линии изменений» такие «мелкие», раньше не замечаемые им, подробности, как: «Зашевелились пальцы ног» (декабрь 2006 г.), «Стал больше шевелить ногами» (конец февраля — март 2007 г.), «Сняли систему Монро, впервые после травмы одели трусы» (март 2007 г.), «Первый раз с 4.11.2006 встал на ноги (упор за счет рук). Стоял 2-3 мин» (25 марта 2007 г.), «Стал опираться пи ноги, пс только на руки» (апрель 2007 г.) и т.д.
Ближе к середине нашей работы (прошло около месяца) В.Н. уже мог сам дополнять список событий, которые он вспомнил накануне после нашего ухода. Это говорило о постепенном проживании и переживании пациентом событий всего восстановительного периода, осмыслении того, что с ним реально произошло не только во время травмы, по и после нее. Пациент стал задумываться о более активном участии в восстановительном процессе. Так, например, в этот период времени он написал про вторую операцию следующее: «06.03.09 проведена вторая операция. Улучшилось состояние здоровья. Стал сначала садиться, потом стали ставить на ноги. Ноги не держали. Ходил плохо». Когда же мы обсуждали состояние после второй операции в самый первый раз, пациент писал: «Все также (как и до операции). Ноги двигались». И только потом, в результате нашей работы (мы посвящали много времени материализации изменений в минутах, метрах, новых действиях), ситуация после второй операции уже выглядела так:
— Почувствовал — прямая спина, ничего не мешает.
— Сняли систему Мопро, впервые надели трусы!
— Стал присаживаться с опусканием ног, несколько раз в день, с 1 мин до 10 мин (самостоятельно).
— Первый раз с 4.11.2006 встал па ноги (упор за счет рук). Стоял 2-3 мин.
— Решил встать сам, без помощи, — упал. Врач запретил ходить без ортезов и одному.
— Стал обходиться во многих случаях без жены.
— Приобрели матерчатые ортезы.
— Стал ходить с коленными ортезами, с помощью ходунков. Сначала проходил 5 м., потом — 15 м., вышел в коридор.
— Стал опираться на ноги, не только на руки.
— Стал сам пересаживаться с коляски и на коляску.
— Начал самостоятельно переворачиваться в кровати.
— Появилась сильная спастика (на то, чтобы установить время появления спастики, тоже понадобилось время, т.к. в начале пациент утверждал, что «она была всегда»).
И все это произошло в период с 7 марта по середину апреля 2007 г.
Побуждение к осознаванию чувств, связанных с разными событиями восстановительного периода, а также принятие пациентом реальных событий, происшедших за это время, привело к том, что в конце беседы В.Н. смог сказать: «Вторая операция — она такая, нормальная, мне легче стало, смог что-то делать». В процессе работы спациентом мы уделяли много внимания тому, какой вклад в процесс реабилитации В.Н. делает сам, что именно он делает, чтобы ускорить этот процесс или увеличить его эффективность, или чего он не делает, чтобы результаты улучшились.
— Дома (апрель 2007 г.) сидел плохо, ноги спускал с дивана, минут 10 получалось. В мае — тоже 10 минут.
— А сами вы что делали для того, чтобы сидеть больше 10 минут?
— Ничего. У меня спина болела, не мог дольше.
— Спина болела почему? Знаете?
— Не знаю.
— Может, нужно было проконсультироваться с врачом или ее нужно было укреплять, с помощью специальных упражнений и тренажеров?
— Не знаю...
Оценивая работу с В.Н. в целом (за полтора месяца пребывания в реабилитационном стационаре), можно сказать, что его установка «Все или ничего» все же немного изменилась. Изменение подобной «черно-белой» позиции пациентов важно, поскольку наличие этой проблемы вызывает почти все другие проблемы, или провоцирует их возвращение, если их удается частично «убрать» или уменьшить в результате психотерапевтической работы.
Склонность к обесцениванию результатов работы, характерная для данного пациента и в других сферах его жизни, существенно отражалась на его эмоциональном состоянии.
— Первый раз после операции прошел в ортезах, сразу прошел до окна и обратно, минут 5 ходил. А на следующий день — уже 15 минут.
— Обрадовались?
— Чему?
— Ну как — 5 минут или 15, есть разница...
— Нечему радоваться. Нужно сразу пойти.
Однако, при этом, В. Н. были достигнуты и вполне реальные результаты — потеряли свою актуальность некоторые психологические проблемы, являющиеся барьерами для успешной и эффективной реабилитации. Так, В. Н, смог уже не только осознавать динамику и говорить о том, что он научился делать определенный этап реабилитации (в больнице или дома), но и осознавать, для чего это нужно, какие цели достигаются тем или иным упражнением или новым навыком.
— Сидел дольше, чтобы кровоток улучшить, циркуляцию, чтобы ноги не синели.
— Ползал для укрепления мышц ног и спины.
— Чтобы спастика проходила, делал растяжку ног, жена помогала.
— Самый большой сдвиг электроходьба дала (ФЭС), мышцы укрепил, стал ходить сначала 5 минут, потом 10, дошел до 17 минут. Мог бы до двадцати дойти, но не знал, что нужно с памперсом ходить, теперь знаю. Мне другие больные подсказали.
Также В. Н. четко сформулировал проблемы, которые его волнуют в настоящее время:
1. Спастика.
2. Сжатие грудной клетки (хотя уменьшилось с прошлого года).
3. Проблемы с мочевым пузырем.
4. Проблемы со стулом, запоры.
И смог задать эти вопросы лечащему врачу:
1. Когда назначат капельницы от спастики?
2. Для чего были раньше капельницы (может, не от спастики?).
3. Почему не проходит сжатие грудной клетки?
На последней нашей встрече В. Н. смог четко сказать о результатах данной реабилитации:
1. Физически укрепился (особенно помогла электроходьба).
2. Научился вставать с кровати и с коляски без посторонней помощи. Могу отойти от кровати сам метров на 5, без дополнительной опоры, идти дальше сам пока боюсь.
3. Здесь научился ходить в туалет стоя, как мужчина!
Кроме того, пациент стал размышлять о том, как именно ему нужно заниматься в связи с конкретными проблемами:
— Понял, что нужно искать норму. Хочется побыстрее встать, раньше думал, что чем больше делать, тем лучше (например, по 10 раз подряд вверх-вниз по этажам, без отдыха), а теперь понял — только хуже себе делаю, если не отдыхаю, потом вообще ничего делать не могу. Буду искать норму.
— Понял, что спастику нельзя лечить резкими движениями.
— Для меня максимальный нормальный вариант на ФЭС — 20 минут. Увеличил до 30 минут, потом в бассейн не смог пойти. Всему нужна норма.
В.Н. сформулировал также свои планы на межстационарную реабилитацию, описал ближайшие цели, с ясным представлением последовательности в осуществлении этих планов: «Заниматься спастикой нужно оптимально, постепенно. Сейчас канадка плюс один костыль. Потом дальнейшие планы — ходить с одной канадкой».
И хотя у В.Н. не изменились профессиональные планы и не появилось настроя на поиск работы или переобучение, в конце реабилитационного курса он стал высказываться более оптимистично:
— Процесс идет, — медленно, но идёт, — хорошо идёт.
— «Не каждый здоровый человек может смеситель поставить, унитаз сменить!», свидетельствовавшие о некотором преодолении стереотипов по поводу своей инвалидности и неполноценности, а также о начале поиска своего месга в настоящей жизни, не только со своими ограничениями, но и со своими возможностями.