Рэнди привел своего отца Стюарта ко мне на консультацию буквально через пару дней после его девяносто второго дня рождения. «Я никогда не нуждался в этих ваших психотерапевтах, а сейчас и подавно», — объявил Стюарт, решительно входя в мой офис. Он был довольно привлекателен, чисто выбрит, с густой копной седых вьющихся волос, расчесанных и аккуратно уложенных, на вид мужчине было не больше семидесяти. «Я здесь только из-за сына, — добавил он. — Это глупость, конечно, но ему кажется, что мне необходима помощь».
По телефону Рэнди сказал, что его отец в депрессии. Он прочел статью в газете о депрессии у пожилых людей и пришел к выводу, что у Стюарта она началась после того, как шесть месяцев назад его жена Эдриен попала в больницу с воспалением легких.
Стюарт и Эдриен были женаты шестьдесят два года, но после ее выписки Стюарт, по словам сына, стал сам не свой. Он перестал ходить в юридическую компанию, где раньше работал и куда в последние годы наведывался несколько раз в неделю. Он больше не гулял и не встречался с друзьями. Он не отвечал на звонки Рэнди и его брата. И хотя Стюарт никогда особо не занимался внуками, теперь он еще больше от них отстранился. На семейных праздниках он сидел в стороне и читал газету или смотрел новости. Даже дома с Эдриен он вел себя равнодушно и замкнуто.
Когда Рэнди вышел и мы со Стюартом начали разговор, меня в нем в первую очередь поразила не столько депрессия, сколько пустота. Он действительно казался каким-то безжизненным: монотонный голос, практически неподвижное лицо. Стюарт рассказывал о событиях последнего полугода так, как будто видел их в телевизионной передаче. Он был энергичен и активен, но одновременно отчужден и безэмоционален.
Я пристально посмотрел ему в глаза и сразу же уловил притупленное и пресное ощущение того, что чего-то не хватает. Возможно, вы замечали, что от общения с человеком в депрессии у вас тоже ухудшается настроение: вам становится тяжело, грустно и одиноко.
Беседуя со Стюартом, я заметил смутное ощущение тревоги. Может, это был мой собственный страх — встретить 92-летнего человека, которому я, возможно, не в состоянии помочь? Или я проецировал на него свою боязнь старения, болезней и утрат? Или же мои резонансные каналы действительно уловили какие-то скрытые процессы, происходящие в сознании Стюарта?
Через несколько минут он наконец устроился на стуле, и ему стало комфортнее просто сидеть и разговаривать. Я узнал больше о его жизни: о его работе юристом в сфере интеллектуальной собственности, о его любимых командах в американском футболе и бейсболе, о его учебе и о том, как он познакомился с Эдриен. Всего десять лет назад он ушел на пенсию с должности партнера в местной юридической компании, но продолжал консультировать бывших коллег по отдельным делам, потому что ему нравился статус этакого мудрого старейшины. Он ходил на встречи, даже когда Эдриен лежала в больнице, но признался, что сейчас проводит дни дома и много читает. В остальном, по его словам, все было нормально. Пока он говорил, я пытался рассмотреть признаки ранней деменции , но их не было. Память, внимание, ориентация в пространстве у него были в порядке.
Я спросил Стюарта, как он себя чувствовал, когда Эдриен болела. «Я знаю, что это как-то неправильно, но, по правде говоря, я не слишком волновался, — ответил он. — Ее лечили лучшие доктора, и они говорили, что с ней все будет в порядке. Знаете, — продолжал он, — даже когда одному из моих партнеров диагностировали лимфому, я ничего не чувствовал. Люди болеют, люди умирают, что тут такого. Понимаю, что это неправильно по отношению к моим близким людям. Я знаю, что должен что-то ощущать, но просто не могу».
Мое внимание привлекло то, что Стюарт понимал: его реакция была не совсем нормальной. И он пытался осмыслить ее в категориях «правильно» или «неправильно». Я раздумывал, почему Стюарт чувствовал себя таким опустошенным и как мы могли ему помочь.
Ближе к концу консультации я попросил Рэнди снова зайти в мой офис. Они с отцом сошлись во мнении, что Стюарт всегда обладал вполне уравновешенным характером, который помог построить хорошую карьеру. Да, Стюарт был немножко вздорным и всегда высказывал то, что думал.
Но они так и не припомнили случая, когда Стюарт действительно бы вышел из себя. Не было у него и хоть сколько-нибудь продолжительных периодов грусти или, наоборот, радости.
В общем и целом, как подытожил Рэнди, его отец был «Гибралтарской скалой его семьи, коллег и друзей». И хотя Стюарт ничего на это не сказал, блеск в его глазах дал мне почувствовать, что он все же очень хорошо относится к сыну.
Так у меня появилась надежда, что я смогу помочь Стюарту, и, когда он согласился провести еще несколько сессий, я испытал настоящее облегчение. Стюарту и мне предстояло еще много работы, чтобы раскрыть его внутренний эмоциональный потенциал, но начало уже было положено.