Рэнди привел своего отца Стюарта ко мне на консультацию буквально через пару дней после его девяносто второго дня рождения. «Я никогда не нуждался в этих ваших психотерапевтах, а сейчас и подавно», — объявил Стюарт, решительно входя в мой офис. Он был довольно привлекателен, чисто выбрит, с густой копной седых вьющихся волос, расчесанных и аккуратно уложенных, на вид мужчине было не больше семидесяти. «Я здесь только из-за сына, — добавил он. — Это глупость, конечно, но ему кажется, что мне необходима помощь».
По телефону Рэнди сказал, что его отец в депрессии. Он прочел статью в газете о депрессии у пожилых людей и пришел к выводу, что у Стюарта она началась после того, как шесть месяцев назад его жена Эдриен попала в больницу с воспалением легких.
Стюарт и Эдриен были женаты шестьдесят два года, но после ее выписки Стюарт, по словам сына, стал сам не свой. Он перестал ходить в юридическую компанию, где раньше работал и куда в последние годы наведывался несколько раз в неделю. Он больше не гулял и не встречался с друзьями. Он не отвечал на звонки Рэнди и его брата. И хотя Стюарт никогда особо не занимался внуками, теперь он еще больше от них отстранился. На семейных праздниках он сидел в стороне и читал газету или смотрел новости. Даже дома с Эдриен он вел себя равнодушно и замкнуто.
Когда Рэнди вышел и мы со Стюартом начали разговор, меня в нем в первую очередь поразила не столько депрессия, сколько пустота. Он действительно казался каким-то безжизненным: монотонный голос, практически неподвижное лицо. Стюарт рассказывал о событиях последнего полугода так, как будто видел их в телевизионной передаче. Он был энергичен и активен, но одновременно отчужден и безэмоционален.
Я пристально посмотрел ему в глаза и сразу же уловил притупленное и пресное ощущение того, что чего-то не хватает. Возможно, вы замечали, что от общения с человеком в депрессии у вас тоже ухудшается настроение: вам становится тяжело, грустно и одиноко.
Беседуя со Стюартом, я заметил смутное ощущение тревоги. Может, это был мой собственный страх — встретить 92-летнего человека, которому я, возможно, не в состоянии помочь? Или я проецировал на него свою боязнь старения, болезней и утрат? Или же мои резонансные каналы действительно уловили какие-то скрытые процессы, происходящие в сознании Стюарта?
Через несколько минут он наконец устроился на стуле, и ему стало комфортнее просто сидеть и разговаривать. Я узнал больше о его жизни: о его работе юристом в сфере интеллектуальной собственности, о его любимых командах в американском футболе и бейсболе, о его учебе и о том, как он познакомился с Эдриен. Всего десять лет назад он ушел на пенсию с должности партнера в местной юридической компании, но продолжал консультировать бывших коллег по отдельным делам, потому что ему нравился статус этакого мудрого старейшины. Он ходил на встречи, даже когда Эдриен лежала в больнице, но признался, что сейчас проводит дни дома и много читает. В остальном, по его словам, все было нормально. Пока он говорил, я пытался рассмотреть признаки ранней деменции , но их не было. Память, внимание, ориентация в пространстве у него были в порядке.
Я спросил Стюарта, как он себя чувствовал, когда Эдриен болела. «Я знаю, что это как-то неправильно, но, по правде говоря, я не слишком волновался, — ответил он. — Ее лечили лучшие доктора, и они говорили, что с ней все будет в порядке. Знаете, — продолжал он, — даже когда одному из моих партнеров диагностировали лимфому, я ничего не чувствовал. Люди болеют, люди умирают, что тут такого. Понимаю, что это неправильно по отношению к моим близким людям. Я знаю, что должен что-то ощущать, но просто не могу».
Мое внимание привлекло то, что Стюарт понимал: его реакция была не совсем нормальной. И он пытался осмыслить ее в категориях «правильно» или «неправильно». Я раздумывал, почему Стюарт чувствовал себя таким опустошенным и как мы могли ему помочь.
Ближе к концу консультации я попросил Рэнди снова зайти в мой офис. Они с отцом сошлись во мнении, что Стюарт всегда обладал вполне уравновешенным характером, который помог построить хорошую карьеру. Да, Стюарт был немножко вздорным и всегда высказывал то, что думал.
Но они так и не припомнили случая, когда Стюарт действительно бы вышел из себя. Не было у него и хоть сколько-нибудь продолжительных периодов грусти или, наоборот, радости.
В общем и целом, как подытожил Рэнди, его отец был «Гибралтарской скалой его семьи, коллег и друзей». И хотя Стюарт ничего на это не сказал, блеск в его глазах дал мне почувствовать, что он все же очень хорошо относится к сыну.
Так у меня появилась надежда, что я смогу помочь Стюарту, и, когда он согласился провести еще несколько сессий, я испытал настоящее облегчение. Стюарту и мне предстояло еще много работы, чтобы раскрыть его внутренний эмоциональный потенциал, но начало уже было положено.
Эмоциональная отстраненность
Стюарт действительно пришел и был так же вспыльчив, как и в первый визит. Когда я начал расспросы о его детстве, он заявил, что я занимаюсь ерундой. «Неужели вы не понимаете, что для 92-летнего человека детство утратило всякую актуальность? Зачем сейчас поднимать эту тему? Я знал, что вы, психиатры, выжили из ума».
Мне хотелось ответить ему, что «протест отклоняется», но я удержался. Иногда юмор — хороший способ установить связь с пациентом и даже стимулировать нейропластичность, но на этом этапе он казался неуместным. Вместо того чтобы шутить, я убедил Стюарта, что с научной точки зрения очень полезно обсудить его детские воспоминания, чтобы понять происходящее в сознании в настоящий момент. Вы, наверное, можете представить ответ Стюарта-адвоката: «Помощь мне не нужна, поэтому это абсолютно бесполезно».
Я использую форму интервью по двум причинам: во-первых, чтобы получить информацию о событиях из жизни человека, во-вторых, чтобы понять, как именно он рассказывает свою историю.
Я пытался нащупать какие-то сложные жизненные обстоятельства, к которым пришлось адаптироваться Стюарту, вроде эмоциональной травмы или потери близкого человека.
Наша личность формируется по мере того, как природный темперамент, зачастую определяемый генетикой, накладывается на общение с родителями, сверстниками, учителями и на происходящее дома и в школе.
Случайные события во время внутриутробного периода или в раннем детстве непредсказуемым образом влияют на наше развитие.
Мы приспосабливаемся ко всему, с чем сталкиваемся, и наше самоощущение рождается под воздействием внутренних характеристик, адаптации к опыту и случайных факторов.
Как только мне удалось разговорить Стюарта, выяснилось, что он отлично помнит город, где рос, в какие игры играл, марку и модель первой машины и даже исторические и политические события того времени. Но когда я спрашивал про ранние воспоминания о семье — или вообще о семье, — его ответы были одинаково расплывчатыми. «У меня была обычная мама. Она занималась хозяйством. Отец работал. Кажется, у меня и у братьев все было нормально». На вопрос о том, как семья повлияла на его развитие, Стюарт ответил: «Никак... Родители дали мне хорошее образование. Какой следующий вопрос?»
Стюарт настаивал на том, что его детство было «нормальным», несмотря на то что он не помнил подробностей о взаимоотношениях с родителями или двумя братьями. Он утверждал, что «просто не помнит», что они делали дома и как он себя чувствовал, будучи подростком. Он перечислял факты, а не описывал пережитые события. Это касалось даже случая, когда его брат, катаясь вместе со Стюартом на лыжах, получил травму, и ему ампутировали ногу. Его брат пережил это, и с ним все было «нормально».
Этот непростой разговор дал мне некоторую важную информацию. Обобщенные воспоминания Стюарта, неспособность вспомнить что-либо из семейной жизни, настойчивые заверения в том, что отношения никак не повлияли на его жизнь, — это классические признаки определенного автобиографического нарратива *, который я изучал много лет. Согласно огромному количеству проведенных исследований, такой нарратив складывается в семьях, где отсутствует эмоциональная теплота.
Вывод подтвердился, когда на следующей неделе вместе со Стюартом пришла его жена Эдриен. По ее словам, родители Стюарта были самыми холодными людьми в мире, которых она когда-либо встречала. В свои восемьдесят три Эдриен была в отличной форме и смотрела на Стюарта с гордостью и любовью. Повернувшись ко мне, она сказала: «Надеюсь, вы поможете ему выбраться из скорлупы».
Слова Эдриен подтвердили мои догадки, что Стюарт всегда был эмоционально отстраненным. И все же, когда Эдриен попала в больницу, у него внутри что-то произошло, но он не мог или не хотел это обсуждать. Эдриен казалось, что он утратил интерес к их совместной жизни и активно погрузился в свой мир исторических книг и юридических журналов. Она надеялась, что терапия поможет ему стать счастливее. Стюарт сказал, что не знает точно, что это значит, но ему кажется, что жена заслуживает лучшего компаньона на пенсии. Он согласился продолжать терапию три-четыре месяца, чтобы понять, что мы способны сделать вместе.
* Нарратив — изложение взаимосвязанных событий, представленных в виде последовательности слов или образов. Нарративная психология утверждает, что нам проще воспринимать собственную жизнь по законам сюжета, в виде истории. Соответственно, человек может справиться с психологическими проблемами, переосмыслив и переписав собственную историю с помощью психотерапевта. Прим. перев.
Адаптивная стратегия выживания
Скорее всего, воспитание эмоционально отстраненными родителями было причиной общей скованности Стюарта, или же дело было в унаследованных генах, или виной тому был еще какой-то пока неизвестный фактор.
Но чтобы вмешаться, мне не обязательно было точно знать причину. В этом вся прелесть интегративного подхода.
Приближение к FACES-потоку можно начать, сосредоточившись на трех вершинах треугольника благополучия: сознании, мозге и взаимоотношениях с другими. При этом в первую очередь нас интересует, что происходит сейчас и что реально сделать для улучшения дифференциации и взаимосвязи.
Чтобы понять внутренний мир Стюарта, давайте разберемся, почему левое и правое полушария мозга дают нам разные способы восприятия реальности и взаимодействия друг с другом. Именно эти различия обусловили ответы Стюарта на мои вопросы о его детстве.
У людей с эмоционально пустым детством одно полушарие часто не испытывает достаточную стимуляцию, тогда как другое излишне доминирует.
То, как Стюарт рассказывал о фактах — без каких-либо автобиографических подробностей, — и его длительная карьера в профессии, требующей логики, но практически не использующей связь с людьми на эмоциональном уровне, говорили о доминировании левого и недоразвитости правого полушария.
Когда я смотрю на мир в левостороннем режиме и мыслю категорией или, я совершенно не осознаю этого. Просто так оно и есть. А другой, правосторонний режим, просто кажется неправильным.
Я работал с парами, где у одного партнера доминирует левое полушарие, а у другого — правое. Один говорит, что ему тоскливо. Второй отвечает: «Не о чем тут грустить». Первый выглядит озадаченным, но молчит. Второй чувствует, что выиграл. Но это печальная, разобщенная и точно неинтегрированная игра, где есть только проигравшие.
Переключаясь в левосторонний режим, мы чувствуем себя в большей безопасности. Это довольно распространенная адаптивная стратегия выживания, но есть и более оптимальные способы, и я надеялся, что мне удастся помочь Стюарту открыть их.
Ваш мозг еще не стар
Как гласит народная мудрость, старого учить — что мертвого лечить, а ведь именно этим я собирался заниматься с 92-летним Стюартом. Если нейронные пути правого полушария Стюарта бездействовали много десятков лет — практически столетие, — можно ли было простимулировать их, чтобы в них снова пробудилась активность?
Независимо от того, было ли их бездействие продиктовано опытом, наследственностью, случайностью или всеми тремя факторами, существовал ли способ изменить текущие механизмы работы мозга?
И если бы нам удалось активировать нужные каналы, стоило ли ожидать, что там появятся новые синаптические связи или даже новые интегративные нейроны? Согласно изучению нейропластичности *, а также клинической работе по нейронной реабилитации, это было возможно.
Именно так я и сказал Стюарту. Я нарисовал мозг, рассказал ему о левом и правом полушариях и пояснил, что мы попытаемся сделать его мозг более уравновешенным — добавить новые функции правому полушарию и укрепить уже достаточно развитое левое. По случаю я поделился с ним одним из придуманных мной сокращений: СТАР(н) — стимуляция активации и роста нейронов.
Данный механизм укрепляет нейронные связи. Независимо от места спонтанной активности нейронов существующие нейроны способны создавать новые или усиливать существующие синаптические связи в процессе синаптогенеза. Можно также стимулировать развитие новых нейронов — это называется нейрогенезом.
Я объяснил Стюарту, как уплотняется миелин, повышая электропроводимость взаимосвязанных нейронов, и что ключевыми факторами роста нейронов выступают новизна, концентрация внимания и аэробные физические нагрузки. Стюарту понравилось мое сокращение СТАР, и мне польстило, что его левое полушарие, кажется, оценило игру слов.
Теперь перейдем к практике: как, не прибегая к электродам, направить усилия на определенный участок мозга? Ответ прост: при помощи внимания. Когда мы снова и снова концентрируемся на конкретных навыках, наша нейронная активность постепенно превращается в устоявшуюся черту характера за счет нейропластичности.
Сначала мы планировали использовать направленность внимания, чтобы стимулировать и активировать правое полушарие Стюарта. Потом мы собирались перейти к налаживанию связи между полушариями.
Правда, мне хотелось убедиться, что левое полушарие Стюарта готово на такое пойти. Я описал Стюарту наши будущие занятия как отработку новых навыков и рассказал об исследованиях, подтверждающих изменения в мозге, происходящие при освоении музыкального инструмента.
Я рассказал, что мы воспользуемся определенными приемами концентрации внимания, чтобы ускорить развитие правого полушария. Нам просто нужно было дать себе время, необходимое для роста новых синапсов и нейронов и для их интеграции в систему.
* Нейропластичность — это термин, описывающий способность мозга создавать новые нейроны и нейронные связи в качестве реакции на пережитые события. Нейропластичность свойственна нашему мозгу не только в молодости: теперь мы знаем, что она сохраняется на протяжении всей жизни.
Развитие правого полушария
Стюарту очень понравились логичные и подкрепленные наукой рассуждения о мозге, которые являлись частью моего плана лечения. К тому же ничего из сказанного не подразумевало его вины. Я также отметил, что мы не пытаемся изменить его личность, а лишь хотим расширить его потенциал, тренируя недостаточно развитый набор проводящих путей в мозге. Мы рассчитывали, что Стюарт станет более открытым для эмоций и даже немного ранимым, и я надеялся, что терминологическое описание поможет ему чувствовать себя комфортнее.
Когда наша встреча закончилась, Стюарт помолчал секунду и снова заговорил о том, что ничего не ощущал, когда Эдриен и его партнер по фирме заболели. Потом он произнес фразу, и я точно понял, что вместе мы попытаемся «перепрограммировать» его мозг. Мы оба были готовы. Его слова звучали так: «Люди говорят, что чувствуют, но я никогда ничего не ощущал. Я правда не знаю, о чем они говорят. Но мне хотелось бы узнать, прежде чем я умру».
Телесные ощущения
Поскольку Стюарт сам признался, что чувства ему недоступны, мы начали с материального — с тела.
Чтобы установить связь с его телесными ощущениями, я провел с ним «сканирование» тела, похожее на то, что мы делали с Джонатаном, начиная с правой ступни и двигаясь вверх. Напомню, что за правую сторону тела отвечает левое полушарие и наоборот.
По сути, образ всего тела имеется только в правом полушарии, но целесообразней было начать с более развитого полушария. После того как Стюарт успешно сосредоточился на правой части, мы провели «сканирование» левой ноги. Выяснилось, что он без проблем определяет ощущения с любой стороны. Напрашивался вывод: основные нейронные связи, соединяющие одну часть тела с другой, были целы и невредимы.
Но когда я попросил Стюарта подержать «перед глазами» ощущения в обеих ногах одновременно, у него не получилось. Итак, базовые функции исправно работали в обоих полушариях, но Стюарт не мог одновременно интегрировать их внутри поля осознанности. Мы тренировали этот навык в оставшееся от сеанса время: я снова и снова просил его сосредоточиться сначала на одной стороне, потом на другой, а дальше на обеих сразу.
Переключение на внутренние органы давалось Стюарту еще сложнее. Согласно результатам исследований, интероцепция, то есть восприятие внутреннего телесного состояния, осуществляется преимущественно через правое полушарие. Как я уже упоминал, мы передаем сигналы о наших органах и о лимбических состояниях через проводник, называемый островком, вверх к медиальной префронтальной коре. Я не мог определить, были ли сложности с интероцепцией связаны с недостаточным развитием резонансных каналов или связей с левосторонними языковыми центрами, помогающими облечь ощущения в слова. Но, как и любой другой навык, концентрирование внимания на определенном чувстве требует лишь практики, и мне не хотелось, чтобы Стюарт слишком переживал. Пришло время перейти к другому элементу его правостороннего режима.
Невербальное соединение
Чтобы познакомить Стюарта с богатым миром рефлексии, я предложил ему поиграть в несколько игр невербальной коммуникации. Поначалу они были довольно простыми: я делал определенное выражение лица, а ему нужно было назвать соответствующую эмоцию: грусть, страх или злость. Потом я просил его сымитировать мою мимику. Он не хотел даже пытаться, пока я не объяснил ему суть упражнения, но ему все равно не удавалось. Тем не менее через несколько сессий у Стюарта стало неплохо получаться.
В качестве домашнего задания я попросил его смотреть телевизионные шоу без звука, чтобы задействовать невербальное восприятие правого полушария и максимально расслабить левое или даже временно усыпить его.
Во время наших со Стюартом занятий мне нужно было следить за тем, чтобы не слишком увлекать его моим собственным левым полушарием. Ему очень нравилось слушать объяснения, он задавал вопросы об исследованиях и рассказывал много интересного на другие темы, однако нам предстояло немало работы, и прежде всего было необходимо установить связь между нашими правыми полушариями. Когда мы играли в невербальные игры, казалось, что это — та самая пища для ума, которую Стюарт ждал всю свою жизнь.
Образы
Когда невербальная коммуникация стала более слаженной, а Стюарт лучше почувствовал свое тело, я решил, что пора изучить внутренний мир образов и автобиографической рефлексии.
Я попросил его вспомнить прошлый вечер и завтрак перед нашей сегодняшней встречей и передать это в виде образов, а не фактов. С одной стороны, для Стюарта такая территория была безопасной, потому что воспоминания казались нейтральными: просто опыт недавнего прошлого. Однако сложность заключалась в том, что в автобиографических репрезентациях преобладает правое полушарие, и они не выражаются в словесной форме. Стюарту постоянно хотелось подвести итог и выставить оценку, и он часто говорил: «Я хорошо провел вечер» или «На завтрак я ел кукурузные хлопья». Гораздо сложнее ему было произнести что-то вроде: «Я выкладываю хлопья в синюю миску и слышу их характерный хруст. Я держу в руке прохладный пакет и медленно наливаю молоко, пока оно не покроет практически все хлопья. Потом я сажусь за стол и замечаю, что мне в глаза светит солнце».
Мы со Стюартом перешли к нейтральным описаниям его любимого пляжа, двора и последнего отпуска, но и такие образы давались ему непросто. В его сознании доминировали вербальные концепции, поэтому он начинал объяснять, а не описывать, где он был и что делал. Тем не менее Стюарту очень нравились сложные задачи, и постепенно он уяснил, что деятельность сознания не ограничивается наборами слов, которыми мы делимся друг с другом, хотя именно за это его поощряли, когда он был подростком.
Вы, конечно, заметили парадокс: мы использовали слова, чтобы получить доступ к бессловесному правому полушарию, где царят ощущения, образы и чувства. Не являются ли слова прерогативой левого полушария? И да, и нет. Когда мы объясняем научный эксперимент или освещаем судебное разбирательство, мы полагаемся преимущественно на левое полушарие. Когда мы описываем, а не объясняем, мы заставляем правое полушарие с его богатым опытом сотрудничать с левым, умело оперирующим словами. Проблема состояла в том, чтобы задействовать левое полушарие Стюарта, сохраняя при этом силу правого. Это помогло бы положить начало более сбалансированной связи полушарий.
Благодаря поощрению и практике зрительные образы, поначалу мимолетные, постепенно укрепились в сознании Стюарта и превратились в более устойчивый «видеоряд». Стюарт приступил к медленному погружению во внутреннее море. Во время наших занятий, которые проходили еженедельно в течение нескольких месяцев, Стюарт начал получать удовольствие от того, что поначалу вызывало лишь раздражение.
В качестве домашнего задания я дал ему книгу о том, как научиться рисовать, используя правое полушарие*. Еще он впервые в жизни стал вести дневник. Иногда Стюарт приносил свои заметки — это были рассуждения о том, как он менялся, и о новом открывающемся ему мире. Порой он писал, как неуверенно себя чувствовал, как боялся, что у него «совершенно не получается ничего описывать, а уж чувствовать и подавно». Но через какое-то время он признался, что у него появился «абсолютно новый взгляд на вещи».
По его словам, ключевым моментом было приспособление к той реальности, которую он не мог контролировать и куда его заводили образы из сознания. Насколько сильно это отличалось от изучения юриспруденции и работы адвокатом! Как только Стюарт научился расслаблять левое полушарие, предрасположенное к контролю и стабильности, его сознание освободилось и повернулось к его внутреннему миру.
* Речь идет о книге Бетти Эдвардс Drawing on the Right Side of the Brain. Издана на русском языке: Эдвардс Б. Откройте в себе художника. — Минск : Попурри, 2012. Прим. ред.
Налаживание связи между левым и правым полушариями
Наконец, мы со Стюартом перешли на уровень ощущений. Если поначалу он утверждал, что не знает, что чувствует, то постепенно он все же научился описывать, какими кажутся мышцы руки в определенный момент, где именно напряжено лицо, когда появляется тяжесть в груди или дискомфорт в животе. Отталкиваясь от телесных ощущений, он иногда видел в сознании определенные образы: как он был с кем-то рядом, прятался или убегал. Настраиваясь на сигналы тела и на возникающие на их основе образы, Стюарт осознал свои чувства — не что иное, как субъективное ощущение происходящего в теле. Они перемещаются от конечностей и туловища к стволу мозга, лимбическим структурам и коре. Тем не менее Стюарту до сих пор было трудно облечь все это в слова.
В этом Стюарт был не одинок: многие люди не умеют описывать свой бессловесный внутренний мир. Стихи дают нам понять, что представляет из себя мастерское обладание этим навыком, но лишь у немногих имеется такой талант. И если задуматься, это действительно сложное направление «перевода».
Именно поэтому было важно, чтобы Стюарт вел дневник и записывал не только мысли, но и ощущения, образы и чувства, попадавшие в поле осознанности. По мере нашей с ним работы на страницах разворачивался все более сложный мир правого полушария, полный описаний снов, стихов и искренних размышлений о жизни. Кажется, Стюарту нравилось философствовать о внутреннем мире, который теперь стал доступен ему.
Установление межличного майндсайт-контакта
Как-то раз Стюарт упомянул, что его старший внук сломал ногу, катаясь на лыжах. Тут я вспомнил о несчастном случае, произошедшем со старшим братом Стюарта при таких же обстоятельствах. Я подумал, что у Стюарта наверняка остались не нашедшие выхода эмоции, которые он, возможно, готов обсудить сейчас. Когда я заговорил об этом, у него на глаза навернулись слезы, и я понял, что затронул больное место в его воспоминаниях. Я предположил, что это событие все еще живо в сознании.
Стюарт помотал головой в знак отрицания. «Нет, не в этом дело», — возразил он, вытирая слезу.
«А в чем тогда?» — уточнил я, размышляя, что же вызвало новую и достаточно интенсивную эмоциональную реакцию.
«Это не связано с моим братом или несчастным случаем, — сказал Стюарт, глядя мне прямо в глаза. — Просто не верится, что вы помните то, что я вскользь упомянул несколько месяцев назад... Не верится, что вы действительно меня знаете».
Мы сидели в напряженной тишине, глядя друг на друга. Я чувствовал его присутствие так, как никогда раньше. Мы поговорили об ощущении связанности между нами, и наша сессия закончилась. Когда Стюарт поднялся, он подошел ко мне и пожал мне руку, а потом накрыл наши руки левой рукой. «Спасибо, — произнес он. — Спасибо большое за все. Это было такое хорошее занятие».
Мне сложно описать словами, что произошло, но полгода спустя после начала терапии у нас, кажется, появилось некое общее «мы». Если бы под рукой имелись датчики мозговой активности, я думаю, они бы уловили возникший между нами резонанс. Стюарт прослезился, поняв, что его сознание было «внутри» моего, а я был очень тронут тем, что впервые моему сознанию нашлось место в его голове. Между нами возникла глубокая и открытая связь.
Укрепление синаптической интеграции
Когда достигается интеграция, она вызывает спонтанный каскад положительных эффектов. Однако чтобы преодолеть привычное, неинтегрированное состояние, требуются существенные усилия и сосредоточенное внимание. Это целенаправленная работа на изменение. В конечном счете в результате такой деятельности сознание естественным путем приходит к интеграции — к своему нормальному состоянию.
В начале нашей совместной работы я думал, что мне придется постепенно воспитывать у Стюарта эмпатию и сначала учить его воспринимать эмоциональную коммуникацию других и реагировать на нее. Прежде чем составлять «майндсайт-карты» окружающих людей, ему нужно было суметь воспринять их эмоциональное состояние и получить доступ к этому состоянию у себя. Однако, оглядываясь назад, я понял, что мы уже отработали основные приемы.
Сосредоточение на телесных ощущениях позволило Стюарту развить навык интероцепции, благодаря рефлексии и ведению дневника он стал распознавать свои чувства, а работа с образами укрепила его способность взаимодействовать с невербальными ощущениями.
Перечисленные базовые элементы эмпатии являются проявлениями интеграции. Как только мы сдвинулись с мертвой точки, пытливый ум Стюарта оказался готов делать то, для чего был рожден, — взаимодействовать с другими и с собой.
Через девять месяцев после нашей первой встречи мне позвонила Эдриен и спросила, не сделал ли я случаем Стюарту пересадку мозга. Она рассказала, насколько тонко теперь он чувствует ее состояние, и добавила, что они счастливы как никогда. Ей хотелось поделиться произошедшим накануне. Она стояла рядом со Стюартом, провожая гостя. В какой-то момент Эдриен положила руку на плечо мужа. И если раньше он бы весь напрягся, то в тот вечер он сказал: «хм, как приятно». А потом он позволил жене помассировать ему плечи, впервые за шестьдесят два года их брака.
Во время нашей следующей консультации Стюарт рассуждал о том, как много Эдриен значила для него. Он наконец понял, что так болезненно воспринимал холодность своих родителей, когда сначала полностью погрузился в учебу, а потом в работу и совершенно потерял связь с другими и с собой.
Когда Эдриен заболела, он еще больше от нее отстранился. Теперь он осознавал, что страх потерять человека, который так долго его любил, был просто невыносим. Мы начали работать над тем, как справляться со страхом смерти, как научиться проявлять должную заботу, но при этом помнить, что мы не в силах контролировать течение жизни и отношений. «Я знаю, что проще спрятаться в книгах, — написал Стюарт в своем дневнике, — но они не дают того, что дает любовь».
Стюарт сам заговорил о том, как днем раньше Эдриен положила руку ему на плечо. «Наверное, мне никогда не хотелось чувствовать, что я нуждаюсь в ней. Мне было проще все эти годы обходиться самому. Как, наверное, ей это тяжело давалось... и я так благодарен Эдриен, что она всегда оставалась со мной».
Через год после нашей последней встречи, незадолго до своего девяносто четвертого дня рождения, Стюарт прислал мне весточку: «Я не могу описать, как мне хорошо. Теперь у моей жизни появился смысл. Спасибо». И я благодарю Стюарта за то, что он показал мне и всем нам, насколько эмоционально устойчивым бывает наш мозг в состоянии интеграции.