Энн впервые пришла ко мне в дождливый день, которых в Лос-Анджелесе бывает не так много. Вероятно, она забыла зонт, потому что ее длинные черные волосы были совершенно мокрыми. Они были небрежно закручены в узел на боку, и капли дождя стекали на куртку, образуя темное пятно. Я никак не мог оторваться от этого темного пятна, которое все разрасталось, но Энн, казалось, ничего не замечала. Вскоре я узнал, что отсутствие интереса к собственному телу — не временное состояние Энн.
Энн оглядела комнату, уселась на диван и вздохнула: «Ну, вот я и здесь, только не уверена зачем». Ей было сорок семь, она работала врачом, и у нее были две дочки-близняшки одиннадцати лет. Она сказала, что уже больше года откладывает повторный визит к терапевту. Во время рутинного обследования сердца у нее выявили повышенное давление, поэтому он попросил ее снова прийти через несколько недель, но ей никак не удавалось найти время. Энн считала, что из врачей действительно получаются самые ужасные пациенты. При этом ей казалось, что никаких проблем с сердцем нет и ей не нужны повторные обследования. Сейчас давление пришло в норму, а на редкие случаи учащенного сердцебиения ей удавалось просто не обращать внимания.
Тут я спросил себя: если сердце действительно ее не волнует, почему она об этом говорит? По словам Энн, работы у нее было очень много, и без того долгие смены плавно перетекали в выходные, которые она проводила в офисе, руководя группой рентгенологов. Я удивился — как тогда она нашла время прийти ко мне? — и задумался над истинной причиной ее визита.
Энн выглядела потерянной, у нее в глазах читалась какая-то отстраненная грусть и стремление к чему-то, что она не могла найти. Правосторонний режим уловил смутное ощущение боли в ее присутствии, но на тот момент я не способен был определить ее происхождение, поэтому просто взял это на заметку.
Энн рассказала, что даже несмотря на профессиональные успехи она не чувствовала никакого удовлетворения, и жизнь представлялась пустой. Помимо работы у нее почти ничего не имелось. Она развелась с мужем шесть лет назад, потому что «у них просто было мало общего». Она не слишком интересовалась поисками потенциального партнера, и сейчас у нее никого не было. Ее дочки половину времени проводили с ней, а вторую половину — с бывшим мужем, поселившимся неподалеку.
Когда я спросил ее об отношениях с девочками, она ответила, что они «становятся подростками», которым «не слишком интересны их родители». Она с гордостью добавила, что они «очень независимы». Энн замолчала почти на минуту, и я ждал продолжения разговора. Она посмотрела на меня в растерянности: «Ну, в любом случае я здесь... и я подозреваю, что в жизни все-таки есть нечто большее, чем то, что имеется у меня сейчас». Я воспринял ее слова как выражение потребности в психотерапии.
Тогда я попросил Энн рассказать о детстве.
Когда Энн было три года, ее мама умерла от рака легких, и ее отец погрузился в сильную депрессию. Ее отправили жить к маминым родителям в соседний город, и она почти год не видела отца. Он попал в больницу, а когда вышел, то стал жить с Энн, ее бабушкой и дедушкой. Когда я спросил Энн, как прошел тот год, она ответила: «Они были очень заботливые, теплые и любящие люди. Но это длилось недолго. Мой папа вернулся, и все изменилось».
Ее отец повторно женился, когда Энн было пять лет, и ее новая семья переехала на другой конец страны, обосновавшись близ Сиэтла. Она не видела дедушку с бабушкой, пока не поехала учиться в колледж. У отца и мачехи Энн родилось двое активных мальчиков, в которых родители не чаяли души. По словам Энн, она любила своих братьев, но чувствовала, что отец ее игнорирует. А что касается приемной матери, Луизы, она была «робот, а не женщина» и к тому же установила жесткую дисциплину и безжалостно критиковала Энн. Отец никогда не вмешивался.
Однажды, будучи одиннадцатилетней, Энн получила особенно болезненный выговор от Луизы. После она пошла гулять в яблоневый сад позади дома и твердо решила, что «никогда больше ничего не почувствует». Пока она рассказывала мне это, ее лицо становилось еще более безучастным, и она провела указательным пальцем поперек горла. Большинство людей понимают такой жест как «все кончено». Я не был уверен, заметила ли Энн свой жест.
«И это сработало. Нет, я не подвергалась никакому физическому или сексуальному насилию, но я не позволяла им сделать мне плохо, независимо от высказываемых претензий. Отец и приемная мать исчезли из моей жизни. С того момента я перестала замечать их. Я отдавала все силы учебе, и учителя обожали меня. Окончив колледж и медицинский факультет, я знала, что не пропаду. Думаю, что во многом этот опыт помог мне стать успешным врачом. Наверное, я должна поблагодарить их... но я не поддерживаю с ними связь».
На этом наша сессия закончилась. Энн согласилась вернуться и вышла обратно под дождь.